28 марта 2024, ЧТ, 23:36
25 декабря 2018 Интервью

Художник Денис Санталов: «Я перестал верить в формальные критерии успеха»

фото:Пенза-Взгляд

Пензенский художник Денис Санталов о критериях успеха, училище, учениках, творчестве, вере в чудо и о «Чудаках».

- Если прокрутить время назад, ты помнишь, каким был, когда поступил в пензенское художественное училище?

- Хотелось какие-то вещи нарисовать, однако понимание того, что на самом деле хочется сделать и как это делать, пришло гораздо позже. Вначале на тебя влияют педагоги, а они в училище всегда были сильные, взять, к примеру, Бориса Дмитриевича Борисова, Царствие ему Небесное.

Затем ты приобретаешь опыт, растешь творчески и на многие вещи начинаешь смотреть иначе. Как тебе объяснить? Твое творчество - это проявление твоих личных приоритетов: во что ты веришь, по какому пути ты согласен следовать, чего ты не принимаешь и чего делать никогда, ни при каких обстоятельствах не будешь.

- Много такого, что оказалось лишним, второстепенным, от какой шелухи пришлось или удалось избавиться?

- Да практически 90 процентов того, что казалось важным, оказалось ничего не значащим.

- Живописи можно научить?

- Технике можно научить, если человек хочет учиться, если это составляет его жизнь. Если человек через пень-колоду осваивает нужные приемы, он, конечно, дорастает до каких-то вещей, но на этом все - успеха не будет. Живопись - это труд, причем тяжелый труд. Это я тебе точно могу сказать.

- Ты не в первый раз выпускаешь своих учеников. Какие они? Как меняются в ходе обучения?

- Они вырастают здесь. Многие приходят в училище после средних классов школы, некоторые переезжают в другой город. Они не столько во время учебы в живописи себя ищут, сколько пытаются понять, чего они от жизни хотят. Я их прекрасно понимаю, жизнь непростая, и деньги нужны, и работать приходится, и отдыхать нужно. Но обучение ремеслу это, как я говорил, достаточно тяжелая работа, которая отнимает массу времени. Здесь нельзя просто посетить лекцию или списать конспекты, здесь нужно работать руками. Чтобы сделать работу, нужно отстоять у мольберта по семь часов в день, идти писать на улицу, на пленэр. Приходится себя ломать. А это нелегко, и многие не выдерживают.

- Ты добрый преподаватель?

- Я разный.

- В чем заключается понятие успеха для художника? В выставках, в званиях?

- Ты знаешь, я перестал мыслить этими категориями, давно уже перестал. Мне кажется, что это все выдуманная чепуха. Я понимаю, что мне не поверят, но это так, главное - процесс, деятельность , а результат вторичен. Время циничное, и деньги никто не отменял, но дело не в них. И не верю я в эти формальные категории успеха. Может быть, я для себя какую-то планку высоко задрал, но это так. 

- Какие направления в творчестве тебя интересуют на данный момент?

- Меня интересовала и продолжает интересовать история Пензы.  Исторические картины - один из самых сложных жанров живописи. Необходимы длительные раскопки в библиотеках, другая подготовительная работа.

Вообще, работа над картиной не имеет временных рамок, ты можешь откладывать работу, возвращаться. Иногда в результате получается совсем не то, что задумывалось сначала. Вот «Старая Пенза» - заказали мне написать рынок советского времени, а я не смог,  получился рынок начала 18 века. Нынешняя Московская,  Спасская проезжая башня и таможня. Ложки продают. Вот так вот возами привозили и продавали.

- По поводу твоих исторических картин в Facebook высказывались пензенские реконструкторы: эти детали им не так, и мундиры им не эдак. Ты стремишься к достоверности?

- Есть достоверность, и есть документальность. Важны ли детали или нет, это кому как. Есть глазуновцы (выпускники Российской академии живописи, ваяния и зодчества Ильи Глазунова), вот у них написание исторических картин сводится к таким вот костюмированным вещам. Реконструкция, изучение костюмов, деталей, оружия. Ничего против не имею, обеими руками за!

Теперь возьмем художников Возрождения. Многочисленные библейские сюжеты - к примеру, снятие с креста. Найди там хоть один достоверный исторический костюм. Не было тогда соответствующих исследований, однако картины достоверны и прекрасно отражают суть события.

Мне важно передать атмосферу события, состояние, настроение. Вот, к примеру «Чудо иконы Казанской Божьей матери». Когда вживую смотришь на нее, крепость выпирает, даже, как мне признавались, немного давит на зрителя. Я этого не делал специально, но когда работал, пытался передать эту атмосферу чуда, ведь произошло нечто, из-за чего разбежалась от страха целая армия. Для меня это очень важно.

- Есть в этом что-то толкиеновское… Юношеская любовь к Средиземью дает о себе знать?

-  Конечно, есть! Я этого и не отрицаю, я пропитан этим толкиеновском духом насквозь. Собственно говоря, когда я поступал в училище, одна из целей была воплотить эту вселенную Толкиена на холсте. Все существующие иллюстрации по разным причинам меня не удовлетворяли.

- Мне казалось, что кинотрилогия Питера Джексона ответила на все вопросы о том, как это было.

- Честно? Она меня совершенно не впечатлила. Вот смотри, это Шир, как я его вижу. У Джексона  он красивый, но не функциональный. Не взаправдашний! Пластиковый! Это же Средневековье по сути, тут и куры, и крупный, и мелкий скот, и огороды должны быть. Американцы показали мир, в который хотелось бы убежать от действительности. А суть не в этом. Суть в том, что там чудо, но в этом мире живут, умирают, сражаются и работают изо дня в день, чтобы выжить. Это не простой мир, но там есть эльфы, которые уйму лет назад пробудились под звездами и которые точно знают, что где-то на Западе за морем есть Валары.

Так я и рисую Средиземье - одним пора урожай собирать, другие из далеких странствий возвращаются, а старая мельница так и мелит зерно. Или орк, он бегал долго, износил плащ до ветоши, меч дурной закалки источил, щит иссечен до состояния антиквариата. В общем, «бывалый». И веришь в этот мир, потому что он часть длинной-предлинной истории.

- Над чем работаешь в настоящее время?

- Сейчас меня увлекает графика. Точнее, всегда увлекала. Есть серия работ под общим названием «Чудаки», выставка проходила с подназванием «Записки деревенского философа». В этом тоже есть немного Толкиена.

Персонажи все несут некую аллегорию, но они все простые, народные, некоторые немного под мухой, не без этого, но они добрые и немного сказочные – художники, музыканты, творцы. Вот странный персонаж с рыбой в банке. Сотворил нечто и не может понять, как с этим быть. Вроде бы и чудо сделал, но испытывает, скорее, дискомфорт.

Дел много, преподавание, творчество, какая-то смежная работа. Почти год работали над книгой, посвященной истории училища, альбомом «Пензенское художественное училище. Из XIX века в XXI. Живые традиции». На днях ее презентовали. Думаю многое, что задумывали, удалось, и это радует.